Семейное насилие как политическая проблема

Одной из главных политических тем последних недель в России стало обсуждение законопроекта о борьбе с семейно-бытовым насилием. Несмотря на понятность проблемы и необходимость борьбы с ней, противники закона настроены очень решительно, и эта решительность удивляет. Такое ощущение, что тема семейного насилия затрагивает какие-то глубинные основания российского общества и российской власти и биться за то, чтобы закон не был принят, будут до конца.


Фото с сайта Общественной палаты Свердловской области

Хотя, на первый взгляд, тема домашнего насилия кажется сугубо социальной, а не политической, в нынешней России она оказалась в самом центре политической жизни. В обсуждение закона вовлечены политические фигуры и структуры самого высшего ранга: премьер Дмитрий Медведев, патриарх Кирилл, спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко, депутаты Государственной думы, сенаторы, Генеральная прокуратура, детский омбудсмен Анна Кузнецова. На таком уровне обсуждаются только самые принципиальные и важнейшие политические инициативы.

И если позиция сторонников закона в целом понятна, то позиция его противников требует осмысления. Почему столько общественных сил так сопротивляются тому, чтобы жертвы семейного насилия получили от государства и общества какую-то гарантированную законом защиту? Почему не хотят поддержать тех, кто страдает?

Было бы совершенно неверно утверждать, что противникам закона как-то нравится семейное насилие и тем более что они сами к нему причастны. Разумеется, это не так. Скорее всего, подавляющее большинство из них никогда не практиковали насилие и не одобрили бы конкретных случаев его применения. А у многих из тех, кто критикует закон, — речь о епископате РПЦ — семей нет вообще. Нет, личное отношение этих людей к насилию, скорее всего, совершенно искренне отрицательное. Но когда речь заходит о том, чтобы создать какие-то правовые институты для борьбы с этим явлением, их точка зрения тут же меняется. И дело здесь именно в политике, а не в гипотетической жестокости и кровожадности противников закона.

Семья — ячейка общества. Это заезженный штамп, но это так. Если быть точнее, семья — это первый коллектив, в который попадает человек. Это коллектив, в который включены практически все люди. И можно говорить, что навыки и особенности коллективной жизни усваиваются, закрепляются и воспроизводятся именно в семье. Здесь формируется модель поведения человека по отношению к коллективам, которая потом может распространиться и на другие коллективы.

И, когда речь заходит о семейном насилии, есть две противоположные модели. Первая модель предполагает, что интересы и чувства человека стоят на первом месте, а интересы коллектива (семьи) на втором. Это значит, что человек не должен терпеть и мириться с насилием ради сохранения семьи. Более того, он может рассчитывать на защиту и поддержку со стороны общества и государства, которые встанут на сторону отдельного человека, а не коллектива, в котором он состоит (то есть семьи). Да, в результате семья как коллектив, скорее всего, распадется, но права и интересы отдельного человека будут защищены, потому что они важнее.

Вторая модель предполагает, что интересы коллектива всегда главнее, чем интересы отдельных его членов. И поэтому ради сохранения коллектива, то есть семьи, нужно терпеть отдельные тяготы и издержки, связанные с коллективной жизнью. Безусловно, насилие — это плохо, но (с точки зрения сторонников такой модели) этого недостаточно, чтобы принести в жертву свой коллектив. Личные интересы и личную боль нужно отодвинуть на второй план и подчиниться коллективным интересам даже в том случае, когда тебе это не нравится.

Вот за эту вторую модель, а не за право мужей бить жен и детей, на самом деле бьются противники закона о домашнем насилии. Почему эта модель им так дорога? Возможно, потому что она же лежит в основе не только семьи в ее патриархальном понимании, но и в основе других патриархальных институтов. Адепты этой модели интуитивно чувствуют, что если дать людям право сопротивляться насилию в ущерб коллективу, то потом люди могут начать сопротивляться и другим коллективным институтам, в которых также практикуется насилие. Например, государству.

В самом деле, государство можно рассматривать как такой же коллектив, в котором в идеале все должны жить дружно и счастливо, но на самом деле существует практика насилия со стороны тех, кто сильнее. И если мы идем по первой модели, то получается, что человек имеет право сопротивляться этому насилию, ведь его права всегда важнее коллектива. А вот по второй модели он должен терпеть и не сопротивляться.

Поэтому противники закона защищают вовсе не семейных тиранов. Они защищают интересы государства — так, как они его понимают и чувствуют. Это борьба коллективизма с индивидуализмом на самом базовом уровне. Ведь индивидуализм, если он победит и укрепится в сознании и поведении людей, коренным образом изменит и общество, и государство, и другие коллективные институты, в том числе, кстати, и православную церковь, которая видит свой идеал в прошлом и отказывается от любых попыток переустройства.

Кто победит в этой борьбе, говорить пока преждевременно. Ценности индивидуализма транслируются всей современной культурой, и в этом их большое преимущество. За коллективизмом же стоит мощный политический ресурс. И какой бы ни была судьба закона о семейном насилии, борьба между этими моделями на этом пока что не закончится.

Алексей Шабуров