Престол без наследия

В России сегодня не принято думать о будущем, и кажется, что никакого горизонта планирования ни у власти, ни у общества нет. Это может быть интересной темой для философских разговоров, но вместе с тем есть и более прикладные вопросы, касающиеся жизнеспособности политической системы в обозримом будущем. Например, для любой полноценной системы важнейшим и даже определяющим является механизм передачи власти. Но в нынешней России этого механизма нет — как будто передавать власть не надо будет вообще никогда.


Кадр из телесериала HBO «Игра престолов»

О будущем «после Путина» побудила задуматься знаменитая формула «Нет Путина — нет России», озвученная несколько недель назад. В самом деле, Путин сконцентрировал в своих руках необъятную власть, и не нужно быть большим провидцем, чтобы понять, что рано или поздно эту власть нужно будет кому-то передать. Между тем дело это не такое простое, как кажется: претендентов на власть всегда больше, чем нужно, и сама эта передача — всегда вызов для системы, проба ее на прочность. Именно поэтому в ходе истории человечества было выработано несколько механизмов передачи власти, которые должны обеспечить системе стабильность.

В случае с современной Россией ни один из этих механизмов не работает и работать не будет.

Исторически для нашей страны можно выделить два типа таких механизмов. Первый — престолонаследие, которое существовало на протяжении нескольких веков. Был царь, у царя был наследник, и все прекрасно знали, что когда монарх умрет, ничего страшного для государства не случится: власть перейдет к новому монарху. Стабильность системы обеспечивало существование династии. Проблемы возникали только в том случае, если очевидного наследника не было: но и в этом случае в борьбе за власть решающим оказывалась именно принадлежность и близость к династии, чьи права на трон не оспаривались.

После крушения империи в течение 70 лет существовал другой способ передачи власти: партийно-кулуарный. Нового руководителя государства выбирали в ходе закрытых переговоров и торгов между основными политическими фигурами. Как и в случае с престолонаследием, общество на этот процесс никак не влияло. Однако смерть или отставка правителя опять же не являлась для страны моментом конца и краха: все знали, что после одного генсека партия каким-то образом выдвинет другого. В этом случае стабилизирующим элементом была именно партия. Впрочем, историческая краткосрочность жизни СССР показала, что такой механизм уязвим, однако надо признать: несколько раз спокойную передачу власти он все-таки смог обеспечить.

Но для нынешней России эти механизмы не подходят. Династии по понятным причинам у нас нет, и даже если вдруг завтра Госдума объявит о возвращении монархии, то проблему передачи власти это автоматически не решит, потому что династических наследников у президента Путина вроде бы нет (во всяком случае, нам об этом ничего не известно). Возвращение же Романовых, о котором втайне могут мечтать некоторые монархисты — это фантастика, и говорить о ней совершенно бессмысленно.

Но и партии, которая могла бы обеспечить передачу власти и выдвижение нового руководителя государства, у России тоже нет. Нынешняя «Единая Россия» не является самостоятельным политическим субъектом, и уж точно не тянет на статус «руководящей и направляющей силы общества», какой была КПСС. Сейчас ЕР — не более чем передаточный механизм для контроля за законодательными функциями и оформления идей власти в нормативно-правовые акты. Это обслуга, которая, конечно, не способна обеспечить стабильность политической системы в какой-то переломный момент, и уж тем более не может быть источником и держателем власти.

Итак, ни династии, ни партии нет. Но этим механизмы передачи власти, конечно, не исчерпываются. Самый распространенный и опробированный в мире механизм — это выборы. В России они формально существуют, и кто-то мог бы надеяться, что в случае возникновения вопроса о том, кому должна достаться власть, можно просто провести честные выборы и эту власть передать. Однако эти надежды, увы, беспочвенны.

Система выборов в Российской Федерации построена так, что сама эта процедура работает только на одну цель — удержание власти в руках тех, кому она принадлежит сейчас. На это работает всё: от персонального состава избирательных комиссий до многочисленных фильтров, которые призваны отсекать от выборов неугодных кандидатов. То есть при нынешних электоральных институтах в принципе невозможно провести голосование, которое обеспечивало бы легитимную передачу власти. Конечно, можно было бы заранее провести реформу этих институтов, и к моменту, когда такая передача власти потребуется, создать нормальную и работающую систему выборов. Но нынешняя власть пока занимается прямо противоположным, обрубая все возможности для реального выбора.

Новейшая история России породила еще один механизм передачи власти: так называемое преемничество. Один раз этот механизм сработал: Борис Ельцин выбрал себе преемника и передал ему власть без ущерба для стабильности системы. Считалось, что такой механизм будет применен и в дальнейшем. Однако Владимир Путин, передав власть Дмитрию Медведеву, а потом забрав ее обратно, этот механизм дискредитировал. Теперь кто бы ни был вдруг назначен «преемником», в нем будут снова видеть временную, декоративную и несамостоятельную фигуру, а не реального обладателя власти. Любой преемник будет восприниматься как «Медведев номер два», а это автоматически означает крест на властной карьере.

То есть выборы и преемничество тоже не подходят. И оказывается, что передать власть, которая сейчас находится в руках Путина, решительно никак и никому нельзя. Если такая ситуация сохранится, то это будет означать приговор российской политической системе в ее нынешнем виде — ведь ее жизнь в этом случае действительно будет хронологически совпадать со сроком жизни или правления Путина. А о том, что будет дальше, рассуждать тоже смысла нет: ведь мы даже не можем представить, кому и как может быть передана власть, а значит, всё это опять же будет не более чем фантазиями.

Разумеется, в России был еще один механизм передачи власти: он срабатывал дважды — в 1917 и в 1991 году. Но это, кажется, не совсем то, о чем мечтают нынешние власти — хотя их действия порой говорят как раз об обратном.

Алексей Шабуров