Слив не засчитан

К годовщине массовых протестов в России участники этих самых протестов подошли не в лучшем настроении. С одной стороны, власть не только не сменилась, но и начала еще сильнее закручивать гайки, перейдя к самой настоящей реакции, а с другой стороны, и сами акции протеста стали своего рода рутиной, которая уже не так вдохновляет активных россиян, как это было год назад. На этом фоне разговоры о «сливе протеста» звучат всё чаще, но тем не менее пессимизм этот вряд ли оправдан: если протест был, то слить его просто так уже вряд ли получится.



5 декабря исполняется ровно год с первого массового митинга против фальсификаций на выборах. Митинг закончился задержаниями, а уже через пять дней десятки тысяч людей вышли на улицы Москвы и других городов, после чего «Болотная» из названия площади превратилась в политический и политологический термин. Годовщину протеста его участники и наблюдатели отметили публикацией собственных воспоминаний и рассуждений. К примеру, из статьи в журнале The New Times выяснилось, что перенос митинга 10 декабря на Болотную площадь с площади Революции был согласован чуть ли не лично с замглавы администрации президента Алексеем Громовым. Это дало повод для новых обвинений: мол, протест слили еще тогда, когда он даже толком не начался. А потом, соответственно, продолжили сливать дальше.

Однако есть смысл отбросить эмоции и разобраться: что такое протест и как вообще его можно слить? И самое главное — что было бы, если бы его не слили? Сейчас, год спустя, многим кажется, что участники митинга на Болотной могли всё: свергнуть правительство, отменить итоги выборов, принять новую Конституцию и так далее. Но ведь еще год и два дня назад никому даже в голову не могло прийти, что на улицы в принципе может выйти больше пяти тысяч человек, а о смене власти никто даже и не думал. В том числе и сами участники.

Политический и особенно социальный протест — процесс объективный и малоконтролируемый. Его предпосылки складываются годами, и он приводит ровно к тем результатам, к которым готово само общество. Насильственная или квазинасильственная смена власти — нечастое явление, и чтобы оно произошло, для этого нужны веские причины: социальные противоречия, серьезные межэлитные конфликты, сильная усталость от коррупции и несправедливости. Было ли всё это в России в декабре 2011 года? Очевидно, что в той или иной степени было. Было ли этого достаточно для смены режима? Очевидно, нет, — и доказать это очень просто.

Сейчас модно говорить о том, что если бы митинг не перенесли с площади Революции на Болотную, то толпа пошла бы к Кремлю или Центризбиркому и добилась бы отмены результатов выборов. Но толпа не пошла. И почему-то кажется, что она не пошла не потому, что об этом договорились Сергей Пархоменко и Алексей Громов. Она не пошла, потому что была не готова. Для людей было важно просто выйти на улицу и выразить свое мнение — свержение режима в их планы не входило. Те, кто утверждает обратное, явно переоценивают роль Громова и Пархоменко в мировой истории и столь же явно недооценивают роль собственного народа.

Позиция «лидеры протеста увели людей от Кремля и спасли власть» изначально ущербна. Она предполагает, что люди — это послушное стадо, которое можно куда-то водить, перекидывать от одних вождей к другим, с одной площади на вторую. Чем это отношение к народу отличается от отношения действующей российской власти, свозящей людей на митинги автобусами? А ведь русский народ за последние сто лет несколько раз свергал правящие режимы — так что он знает, как это делать, и если бы он захотел, то сделал бы это еще раз. Но он не захотел. И вовсе не потому, что его увели с площади Революции, где митинговал несчастный Лимонов. Возможно, просто время еще не пришло.

И о времени. Когда говорят про «слив протеста», подразумевают, что политические изменения должны были произойти чуть ли не за несколько недель, как по мановению волшебной палочки. История же показывает, что такое случается нечасто. Да, цветные революции и арабская весна были быстротечными, но сравнение их с Россией вряд ли оправданно: стартовые условия для протеста все-таки сильно отличаются. Плюс к тому инерция в российском обществе довольно сильна, особенно в провинции, и ждать, что регионы мгновенно поднимутся вслед за Москвой, было бы слишком наивно.

Те, кто пишет про слив, мыслят неделями, в то время как история учит нас мыслить годами. И процесс, старт которому был дан в декабре 2011-го, за год уже привел к необратимым последствиям, и дело здесь не только в митингах. Часть общества (самая активная его часть) ощутила себя силой, которая способна к самоорганизации, она научилась действовать: работать волонтерами, проводить выборы в Интернете, требовать от власти выполнения законов (пусть еще не всегда успешно). И если они этому научились, то разучатся уже вряд ли. И можно быть уверенными, что эти навыки обязательно пригодятся.

Если проводить художественную аналогию, то прошлогодний протест можно сравнить с трещиной в большой и пока еще крепкой стене. Трещина образовалась, ее временно стянули металлическими скобами, но она никуда не делась. Фундамент неизбежно будет проседать, и трещина пойдет дальше, невзирая на скобы. Стена рухнет, это необратимый процесс, но если мы будем биться об нее головой, то мы вряд ли этот процесс ускорим. В худшем случае — просто разобьем голову.

Алексей Шабуров