Фрагмент картины Васи Ложкина
В самом деле, политология может сколько угодно гадать о том, какую систему строит наша власть — это еще авторитаризм или уже тоталитаризм? К каждому из этих понятий добавляют еще одно определение — например, «гибридный»; или, скажем, можно назвать его «постмодернистским», где главным содержанием всех процессов стала симуляция. Но сколько бы понятий мы ни придумали, это мало что дает нам в понимании происходящего и, самое главное, это не отвечает на вопрос «что со всем этим делать?».
В моральном плане вроде бы всем понятно, что мы имеем дело с зашкаливающим, запредельным цинизмом, возведенным в абсолют и ставшим главным принципом государственной политики. Но цинизм все-таки обычно рационален, он может быть способом достижения каких-то целей, даже если эти цели далеки от нравственных идеалов. А какая рационально постижимая цель есть у нынешней российской политики? И даже если она есть, как достижению этой цели способствует весь этот наш цинизм?
При всей правоте и политологов и тех, кто рассуждает в моральных категориях, кажется уже, что по поводу происходящего пора обращаться к психиатрам или психотерапевтам. И можно, даже не будучи специалистами, попытаться угадать, какие симптомы они обнаружат и какой диагноз поставят.
В психологии есть понятие «неконгруэнтности» — несоответствия того, что говорит и делает человек, его внутреннему миру.
«Неконгруэнтность имеет место, когда есть различия между сознаванием, опытом и сообщением об опыте. Человек, который, по-видимому, сердит (сжатые кулаки, повышенная интонация голоса, агрессивная стилистика), говорит, когда его спрашивают, что он совершенно не сердится; люди говорят, что прекрасно проводят время, между тем они скучают, чувствуют себя одинокими, или им нездоровится — это примеры неконгруэнтности. Она определяется как неспособность не только точно воспринимать, но и точно выражать свой опыт», — так определяет это понятие один из сайтов о психологии.
Ситуация, когда вслух говорится одно, а на самом деле происходит совсем другое, кажется, хорошо нам всем знакома. Собственно говоря, каждый день мы читаем об этом в новостях — далеко за примерами ходить не надо.
Так, российские власти продолжают говорить о том, что усиленно борются с коррупцией и обещают, что «скощухи не будет». Одновременно обвиняемую в хищении трех миллиардов рублей экс-чиновницу Минобороны Евгению Васильеву предлагают осудить на условный срок лишения свободы.
Президент Путин во время своей «прямой линии» на полном серьезе говорит о том, что оппозиция имеет возможность участия в выборах. «Начнём с оппозиции, которая имеет право и возможность участвовать официально и легально в политической жизни: а) конечно, может и должна; б) если они пройдут в парламент на предстоящих выборах, значит, получат поддержку народа, тогда их деятельность приобретёт определённый официальный статус, и они, конечно, тогда будут нести ответственность в известной степени за то, что они предлагают», — заявил он. На деле же мы знаем, что многие лидеры оппозиции из-за судебных приговоров в принципе не могут выставить свою кандидатуру, а те, кто еще имеют на это право, должны проходить через фильтры, через которые без административной поддержки пройти невозможно.
Далее, власть, кажется, едва ли не главной своей политической целью провозглашает борьбу с экстремизмом, понимаемым как возбуждение ненависти и вражды к той или иной группе. Но одновременно представители и поклонники той же самой власти буквально в промышленных масштабах генерируют эту самую ненависть по отношению именно что к группам людей — украинцам, либералам, атеистам, ЛГБТ и прочая и прочая и прочая. Карт-бланш на ненависть получить очень легко — достаточно перед этим признаться в любви к президенту и надеть георгиевскую ленточку (но лучше, конечно, казачью форму или рясу). Картина в итоге получается следующая: настоящие экстремисты под лозунгом борьбы с экстремистами давят тех, кто как против этих экстремистов и выступает. Если вдуматься в это по-серьезному, сознание просто начинает отказываться воспринимать это рационально.
Наконец, самое серьезное проявление неконгруэнтности — это, конечно, вся риторика и политика, связанная с Украиной и со взаимоотношениями с остальным миром. Вмешательство во внутренние дела под лозунгом недопустимости вмешательства во внутренние дела, развязывание войны со словами о недопустимости развязывания войны; и вместе с тем — сохранение с Украиной дипломатических и экономических контактов при истеричной антиукраинской пропаганде — всё это невозможно вместить в одну непротиворечивую картину мира.
Если бы человек, который делает и говорит всё то, что делает и говорит российская власть, пришел к психиатру, ему бы точно поставили диагноз вроде «шизофрении» и направили на лечение в стационар.
Но страну в стационар отправить нельзя, да и психиатров для нее не существует. И это является серьезной проблемой как для людей, так и для государства в целом.
В самом деле, что делать обычному, психически здоровому человеку, который видит и понимает весь абсурд происходящего? Даже самая сильная психика не сможет выдерживать всех этих алогичных противоречий долгое время и начнет искать либо механизмы защиты, либо механизма адаптации. Другими словами, у нормального человека есть два выхода — либо попытаться слиться со средой, начать жить по тем же шизофреническим правилам, которые диктуются свыше и найти таким образом мир и покой в общем безумии, либо же постараться отстраниться от всего этого как можно дальше, уйти в пресловутую «внутреннюю эмиграцию», если нет возможности уйти во внешнюю. Проблема однако в том, что внутренний эмигрант с точки зрения общества тоже немного (или даже не немного) сумасшедший — человек, отказывающийся играть по общим правилам, воспринимается другими как ненормальный (и тут до карательной психиатрии остается всего один шаг). То есть выбор получается не самый радостный — либо ты станешь безумным, либо тебя признают безумным окружающие.
Что касается государства, то для государства всё тоже плохо. Тут важно только не путать государство и режим: для режима-то как раз такая ситуация благоприятна, на массовом психозе он сможет продержаться еще какое-то время, которое при некотором старании можно растянуть на время физической жизни главных его руководителей. Но режим в любом случае сменится или трансформируется, и тогда вопрос о государстве встанет в полный рост.
Все дело в том, что государство как морально-политический институт призвано создавать ситуацию определенности и предсказуемости, когда каждый человек более или менее представляет, какие правила действуют в обществе и какие последствия могут быть у тех или иных действий. Государство гарантирует эту предсказуемость своей силой, а человек в обмен на это подчиняется его предписаниям.
В России же эта ситуация вывернута наизнанку: государство своей силой как раз обеспечивает непредсказуемость и неопределенность, когда слова могут совпадать с действительностью, а могут и не совпадать — и никаких логических закономерностей вывести при этом невозможно. И это разрушает не только сознание людей, это в конечном счете разрушает и государство как механизм, потому что рано или поздно доверие к нему закончится (скорее всего, это произойдет как раз при смене режима) — а вслед за доверием закончится согласие на подчинение. Примерно то же самое случилось с СССР, который при всех его огромных недостатках, кажется, все-таки не достигал того уровня абсурда, что мы имеем сейчас.
Что же касается нынешнего момента, то, видимо, сейчас надо хотя бы осознать и принять свою болезнь. Да, мы все тяжело больны, да, мы все сошли с ума — но если мы начнем признаваться себе в этом, то это, возможно, даст надежду на то, что нас еще можно вылечить.
Алексей Шабуров
Информационное агентство «Политсовет» 2003-2021