В России сейчас мало кто осмеливается заглядывать в будущее. Будущего как бы нет, оно покрыто туманом. И даже те немногие, кто пытается предугадать какие-то дальнейшие изменения, не могут сейчас строить обоснованных прогнозов — они вынуждены просто вглядываться в общество, пытаясь рассмотреть в нем какие-то симптомы будущих процессов. Но никаких симптомов нет, а есть лишь симуляция, из-за которой мы не можем ни сказать, ни сделать вообще ничего реального.
До сих пор многие пытаются угадать настроения общества и какие-то возможные сценарии будущего, глядя на рейтинги и данные соцопросов. Социологи старательно фиксируют все: уровень поддержки президента, популярность Рамзана Кадырова, ощущение экономических проблем, индекс счастья и тому подобное. Цифра 84% стала мемом — как раньше была мемом цифра 146%, и природа этих цифр примерно одинакова.
Но что значат эти рейтинги? Что нам дает знание того, что 84% россиян поддерживает деятельность президента? Или, наоборот, что будет значить, если эта цифра вдруг упадет до 64%? А если до 54%? Да, это, возможно, будет отражать некое общественное настроение — но во что это настроение может конвертироваться?
Ведь рейтинг имеет смысл не сам по себе, он нужен, чтобы предугадать дальнейшее поведение общества, но именно этого-то мы и не можем сделать. Мы знаем, что если в некоей стране рейтинг президента упал, скажем, до 30%, то на следующих выборах его могут не переизбрать. Но какой смысл рейтинг имеет в стране, где нет реальных выборов, где у президента рейтинг может быть 10%, но в конкуренты ему допустят лишь тех политиков, чей рейтинг и вовсе не превышает 2%?
В таких условиях любые цифры становятся бессмыслицей. Любое их изменение ничего не значит, потому что от носителей общественного настроения сейчас не зависит ровным счетом ничего.
Можно возразить, что в условиях, когда нет выборов, но у населения растет недовольство, оно может выйти на улицы, устроить большой митинг, марш и повлиять на власть либо даже добиться ее смены. Собственно говоря, именно с этим в России сейчас связывается множество надежд — и масса споров ведется о том, должны ли быть такие митинги согласованными, в каких местах они должны проходить, сколько людей должно в них участвовать, чтобы от этого что-то изменилось.
В эту игру в митинги охотно включается и власть (что уже само по себе может навести на некоторые подозрения). В ответ на митинг протеста они собирают не меньший митинг лояльности, словно давая понять, что вышедшие на улицу люди могут не только силой свергнуть режим, но и силой удержать его.
Однако все это больше напоминает ритуал, лишенный изначального содержания. Уже до любого митинга мы заранее знаем, что он закончится ничем. Что протестующие, вышедшие на улицы, в лучшем случае разойдутся сами, в худшем — будут разогнаны полицией. Но они наверняка не сделают попытки не то чтобы захватить власть, но даже приблизиться к месту, где эта власть сосредоточена.
Но точно так же мы знаем, что и митинги лояльности не значат ровным счетом ничего. Что многие из пришедших на такие митинги пришли туда за деньги, что это не более чем такая же ритуальная массовка, не готовая к реальным действиям. И если вдруг (вдруг) власти реально будет что-то угрожать, большинство участников подобных митингов куда-то растворится, и никто никуда, конечно, не выйдет. Здесь то же самое, что с рейтингом. 35 тысяч участников «антимайдана» — это то же самое, что 84% поддерживающих Путина. Они есть, но когда дело дойдет до дележа власти, их никто спрашивать не будет — да и сами они согласятся с любым вариантом. Но равным образом не будут спрашивать и оставшихся 16%.
И в этом смысле не будет работать даже принцип «чем хуже, тем лучше». Те, кто надеется, что по мере ухудшения экономической ситуации и падения реальных доходов в обществе будут расти протестные настроения, способные создать угрозу режиму, надеются, по всей вероятности, напрасно. Во-первых, протестные настроения, даже если они вырастут, с высокой долей вероятности будут потрачены на очередной ритуал, не способный привести к реальному результату. А, во-вторых, зависимость протестных настроений от экономической ситуации, по-видимому, тоже преувеличена — можно, например, посмотреть на пример Венесуэлы, которую президент Мадуро за два года довел до настоящей нищеты, но сам он при этом сохраняет власть и продолжает расправляться со своими политическими оппонентами.
Никакой надежды на общественное мнение, на митинги нет и быть не может, потому что сами они стали симуляцией, лишенной реального содержания. Да и было бы странно, если бы было по-другому: когда в симуляцию превратились выборы, парламент, суды, средства массовой информации, нелепо было бы ожидать, что такой же симуляцией не окажутся акции протеста или измеримые общественные настроения.
Мы с упоением симулируем то, что в некоторых других странах является проявлением реальной общественной жизни — и пока мы занимаемся этим, никаких существенных изменений ждать смысла нет. У нас же реальными пока являются только необъявленная «гибридная» война и периодические аресты мнимых или реальных противников власти. Всё остальное — морок, вырваться из которого и есть главнейшая наша задача.
Алексей Шабуров