Дата: 08.11.2013

Уральская республика: была или будет?

9 ноября 1993 года президент России Борис Ельцин распустил свердловский Областной совет и де-факто ликвидировал формально существовавшую с 1 июля 1993 года Уральскую республику. 10 ноября Ельцин снял с должности главу администрации Свердловской области Эдуарда Росселя. С тех пор прошло 20 лет.

Уральская республика: была или будет?

В дни 20-летия окончания эпопеи с Уральской республикой меньше всего хочется говорить о самой Уральской республике образца 1993 года. Просто потому что и говорить там, по сути, совершенно не о чем. Все те штампы, которые обычно связаны с Уральской республикой в общественном сознании — вроде пресловутых «уральских франков» или черно-зелено-белого флага — на самом деле не имеют к ней никакого отношения.

Просто сейчас начало девяностых кажется единым периодом истории. Между тем, тогда все менялось так быстро, что каждый год был непохож на предыдущий. Поэтому между напечатанными в 1991 году по заказу Антона Бакова «уральскими франками» и серией инициатив на уровне руководства Свердловской области в 1993 году нет ничего общего — это разные истории.

20 лет назад ничего не случилось — ни трагичного, ни страшного, ни плохого, ни хорошего. Провозглашенная 1 июля и ликвидированная 9-10 ноября 1993 года Уральская республика фактически так и не была создана, ситуация не зашла дальше попытки изменить название региона и повысить его статус в рамках тогдашней конституции Российской Федерации путем издания местными органами власти нескольких актов.

Ни создание, ни ликвидация Уральской республики не сопровождались никакими массовыми акциями или даже каким-то особым интересом населения к происходящему. Все процессы, по сути, не вышли за пределы узкого круга региональных и московских чиновников и журналистов. Снятый «за сепаратизм» Россель быстро оправился и стал депутатом и спикером Областной Думы, членом Совета Федерации, а через 2 года — избранным губернатором Свердловской области.

Подготовленная в 1993 году конституция Уральской республики без особых изменений в 1994 году была принята в виде Устава Свердловской области и регион жил по нему вплоть до последних лет.

Короче говоря, во всей этой довольно скучной истории попытки региональных бюрократов перетянуть на себя чуть больше власти и денег, чем Москва готова была им отдать, интересно лишь несбывшееся и порожденная им мифология. Как это ни парадоксально, Уральская республика интересна только тем, чем она могла бы быть и стать, интересна мифом о себе.

Вопросы федерализма

Ситуация вокруг Уральской республики была первой и последней попыткой местных элит вынести на открытое обсуждение вопрос о неравноправии российских регионов. Переход от социализма к капитализму обнажил всю искусственность национальных республик и всю несправедливость их привилегированного положения. Осмелев в атмосфере «лихих 90-х», смиренные уральские чиновники попытались под шумок уравнять свой регион с соседними Татарстаном и Башкирией. Конечно же, не из-за высоких идеалов и не их желания осчастливить народ, нет. Осчастливить чиновники хотели себя: больше денег, больше власти, меньше федерального контроля.

И действительно, почему нет? Почему произвольно нарезанные по карте регионы, на которые в далекие 20-е годы ХХ века были повешены таблички с надписью «республика», в конце XX — начале XXI веков оказались в лучшем положении, чем окружающие области?

Федеральная власть и лично Ельцин каким-то глубинным имперским чутьем осознали опасность таких вопросов — и в последний момент закрыли дискуссию самым решительным образом: еще 2 ноября 1993 года Ельцин вроде как приветствовал инициативы земляков на заседании правительства, а через неделю все уже было кончено.

Чего испугался Ельцин? Что такого страшного было в уральской чиновничьей фронде?

Быть может, каким-то внутренним державным чувством он осознал, что тайна смерти великомосковского имперского государства — именно в региональных вольностях? С национальными республиками удалось договориться только потому, что их было мало и их руководство удалось купить. Поделившись властью и полномочиями с немногими, Ельцин сохранил контроль федерального центра над всеми регионами и передал этот контроль своему преемнику.

Сам по себе факт существования в составе России двух типов субъектов — «национальных» и территориальных — легализует странную практику существования в рамках одного государства минимум двух уровней федеративности, а вместе с ним — двух сортов граждан и двух сортов региональных чиновников.

«Разделяй и властвуй!» — этот старый лозунг всех империй реализуется и в России. Именно этот базовый принцип и был поставлен под вопрос 20 лет назад. Требуя равноправия регионов, Россель и его окружение, сами того не подозревая, действительно поставили под вопрос дальнейшее существование России в ее нынешнем виде. Восемь десятков равноправных и самоуправляемых субъектов федерации, да еще и объединенных горизонтальными связями (а ведь в 90-е годы существовал целый ряд межрегиональных ассоциаций — Ассоциация экономического взаимодействия областей и республик Уральского региона, «Большая Волга», «Сибирское соглашение» и множество других) несовместимы с кремлевским единовластием и властной вертикалью.

Вот поэтому даже весьма умеренная и локальная региональная фронда напугала Кремль.

И из этого испуга родился миф о сепаратистах, которые якобы хотели расчленить Россию. Повторюсь — не потому, что действительно были сепаратисты, которые хотели что-то расчленить, а потому что федеральные чиновники поняли, что любое местное самоуправление ставит под вопрос всю систему их власти и само существование той России, которой они так дорожат — России вертикального самоуправства, самодурства и фирменного кремлевского чванства.

Поэтому, подавив уральский чиновничий бунт, все еще слабый в начале 90-х федеральный центр все-таки был вынужден пойти на уступки: регионам разрешили самим выбирать себе губернаторов и вообще самим решать многие вопросы. В результате первое время на выборах довольно часто побеждали совсем не те, кого хотел бы видеть победителем федеральный центр.

Главное достижение того времени — на местных выборах начали формироваться новые региональные элиты. Не сверни Путин демократию на всех уровнях — глядишь, к нашему времени мы бы уже имели наконец-то новые элиты, новых губернаторов, развитые региональные политические системы.
Не вышло.

Почему же удалось все так быстро свернуть?

Потому что в начале 90-х, в том числе и после Уральской республики, федеральный центр затаил свой испуг и заложил под прописанный в Конституции 1993 года федерализм достаточное количество мин, чтоб в удобный момент легко его ликвидировать.

Региональные вольности и свободы, которых тогда действительно было гораздо больше, чем сейчас, по сути, были гарантированы только доброй волей Ельцина их уважать и не отменять. Но Ельцин уступил место Путину — и вдруг выяснилось, что никаких механизмов ослушания и сопротивления федеральному центру просто нет, как нет и региональных лидеров, готовых спорить с унитаристской политикой нового хозяина Кремля. Воспеваемая ельцинской пропагандой система сдержек и противовесов оказалась фикцией — ничто не могло сдержать антифедералистский и унитаристский курс нового президента.

Полусоветские и все еще крайне слабые местные элиты так и не поняли, что любые игры на стороне федерации закончатся триумфом федеральной бюрократии. Отказавшись от прямых выборов, губернаторы потеряли сразу все: из самостоятельных игроков, имеющих отдельную легитимность, она превратились в обычных чиновников, легитимных только благодаря президенту.

Федеральная власть в 1993 году увидела свою слабость и испугалась ее, а потому попыталась продемонстрировать силу по всем фронтам — расстрелом парламента в Москве и разгоном Уральской республики. Она пронесла этот страх через ельцинские годы, и воспитанный в нем Путин отомстил всем и за все. За 12 лет искоренено все, что проросло в 90-е, выкопано и вытоптано все, что было тогда посеяно.

Во всяком случае, так кажется власти. И так есть на самом деле.

Иллюзий быть не должно: сейчас мы в низшей точке антидемократического унитарного авторитарного государства — такого, каким оно вообще может быть в России в 21 веке.

Сила слов

Главное и единственно интересное, что осталось от всей истории 1993 года — два слова, поставленных рядом: «Уральская республика». Словосочетание возникло — и с ним уже ничего не сделать, слова живут отдельной жизнью, и их не запретить, не упразднить указом президента.

Урал всегда был только географическим понятием, без особого политического смысла. Экономическим регионом — да, но бессловесным и несамостоятельным. «Урал — опорный край державы!» — вот и вся политика. Глубокий тыл империи, завод и немножко тюрьма. В бурном 1918 году мелькнуло и исчезло Уральское правительство, но тогда в каждой деревне было свое правительство. Более того, никакой Уральской области или Уральского края в России нет с 1934 года, есть только пресловутый аморфный Уральский федеральный округ.

И при всем при этом — призрак какой-то Уральской республики. Уральская республика живет своей отдельной жизнью — как бренд самой себя, как чистая идея без привязки к материи. О ней пишут писатели и журналисты, она, если вдуматься, один из главных политических брендов региона — при том, что официально сделано все, чтобы забыть этот краткий миг истории.

И вот что странно: чем больше уверений в стабильности и нерушимости, тем больше криков об угрозе распада России и нелепых попыток законодательно запретить любые дискуссии о ее будущем.

Кто угрожает-то? Если Россия едина и неделима — неужели какие-то дискуссии способны это единство уничтожить? Или вся эта истерика — предчувствие скорого конца, выраженное в рамках любимого дискурса федеральной власти — априорного обвинения во всех бедах и проблемах страны врагов, внутренних и внешних?

Они не могу понять, почему все сыпется и не могут поверить, что сыпется всё их стараниями и их бездарностью и воровством. Они кричат об угрозе развала, ищут врагов — и каждым своим новым криком и новым дурацким законом лишь делают кризис государственности все ближе и реальнее. При всех заклинаниях о стабильности и единстве, Россия двигается прямой дорогой к глобальному кризису государственности, который может оказаться серьезнее того, который был в начале 90-х.

Объяснение сложных социально-политических процессов простыми метафорами — порочный путь, но я все-таки позволю себе использовать популярную аналогию с маятником. Сейчас маятник российской государственности качнулся в сторону гиперцентрализма и абсолютной автократии — но это значит только то, что когда маятник двинется в обратный путь, в его конце будет достигнут новый максимум децентрализации, только и всего. И тогда Уральская республика, и не только она, может стать реальностью — внезапно, спустя много лет после того, как все вроде бы закончилось.

Не потому, что где-то в глубоком подполье сидят ужасные сепаратисты и готовят коварные планы отделения Урала, а в темных лесах ходят бородатые уральские партизаны. Нет у нас тут никаких сепаратистов и партизан, никто ничего не готовит и не ждет. Как никто никогда не думал в бывших советских республиках, что все случится так быстро и так скоро. Шеварднадзе, Алиев, Назарбаев, Каримов, Ниязов — неужели кто-то верит, что в советские времена, сидя на всевозможных совещаниях и заседаниях, они мечтали о том, что будут когда-то руководителями отдельных государств? Думаю, даже в Прибалтике только очень немногие верили, что что-то может измениться.

В условном 1983 году мысль о том, что в 1993 году Россия и Украина будут разными государствами, флагом России будет дореволюционный триколор, а гербом — двуглавый орел, показалась бы в лучшем случае оригинальной шуткой, а в худшем — признаком серьезного умственного расстройства. Большинство жителей РСФСР даже не знали, какой был флаг у России раньше, а двуглавый орел казался ничуть не более родным, чем герб Великобритании. Серьезно верить в то, что Украина будет суверенным государством, а над Киевом будет развиваться сине-желтый флаг, могли только люди с очень бурным воображением, причем живущие где-то в Канаде. Но прошло десять, двадцать, тридцать — и вот, извольте.

Теперь уже нам кажется, что все всегда так и было, и вот эта вот страна, которая нас окружает — с триколором, орлом, Путиным и Медведевым — она такой и будет всегда. А «Уральская республика» — это название чего-то неуловимого, что то ли было, то ли не было, и рассуждать о ней сейчас — это как в советском 83-м году рассказывать о вступлении Эстонской ССР в НАТО и Евросоюз.

…Я написал этот текст только для того, чтоб вы задумались: а вы уверены, что через 30 лет Уральская республика не будет таким же банальной и очевидной реальностью, какой нам сейчас кажется герой России Рамзан Кадыров, депутаты Милонов и Мизулина и бесконечное путинское президентство?

Федор Крашенинников
Информационное агентство «Политсовет» 2003-2021
Свидетельство о регистрации СМИ ИА №ТУ66-01453 от 26.05.2015
Выдано Управлением Федеральной службы по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций по Уральскому федеральному округу
Вернуться назад Распечатать